Сегодня бабу Маню ждал этап. Впрочем, она об этом еще не подозревала, а только встала с постели. На часах 6 утра, бабу Маню одолевают странные боли в левом плече, а всю ночь на нее нападали тигры в саванне – кошмарные тигры в кошмарной саванне в кошмарном сне.
И вот, она встает, одевается, включает телевизор и начинает стандартный утренний обзор ста двадцати государственных телеканалов. Сразу оговоримся, что в Республике Зеленосранск сто каналов и еще двадцать работали в самом городе Крыжопинске, в котором и проживала баба Маня.
Итак, Первый государственный телеканал: сидят две головы; одна тоскливо спрашивает (куда деваться-то ей, ведь что-то спрашивать нужно?), другая ей тоскливо отвечает (выполняя план по интервью для отчетности министру). Переключает канал на Второй государственный: сидят две головы; одна тоскливо спрашивает, другая ей тоскливо отвечает. Тут баба Маня надела очки и стала сравнивать головы, периодически переключая каналы: на первом – погоны синие, мундир синий, тема борьбы с коррупцией; на втором – погоны золотые, мундир зеленый, тема борьбы с коррупцией. Включает третий канал и делает вывод (что поделаешь, старческий маразм): двух балбесов возят на креслах из студии в студию, переодевают и делают вид, что это разные ведомства.
Пощелкав первых пятьдесят каналов и понаблюдав на две головы в мундирах, халатах, пиджаках, и даже в плавках на пляже (!), рассказывающих о тяжкой борьбе с коррупцией, включая коррупционеров в среде сутенеров (берущих крупные взятки за красоту), баба Маня вышла на оперативный простор домбры. Домбра – это прелестный музыкальный инструмент. Домбра нравилась всем соседям бабы Мани. Домбра впечатляла всех жителей страны. Иначе, отчего же на остальных пятидесяти каналах сидел тот же мужик, что и в плавках на пляже, но уже в красочном халате, и наяривал на домбре в течение дня?
Оставалось двадцать каналов. С голубых экранов старинного телевизора вещалось о том, что в Зеленосранске жить все лучше и лучше: шахтеры отказывались от заработка, женщины отказывались от пенсии, полицейские от льгот, водители голосовали за повышение штрафов, а народ в целом – за повышение налогов, в том числе налога на неженатость, бездетность, беременность, безногость, безголовость и безмозглость. Новости баба Маня не оценила (что поделать, пожилое поколение все воспринимает критически!)
Время уже подходило к 8 часам. И баба Маня пошла к врачу за рецептом. Скажем, не просто за рецептом, а за неким символом надежды, знаменем, за которое люди готовы пролить кровь, пройти маршем всю Европу по трупам заботливых министров здравоохранения, их замов и начальников департаментов! Чтобы добыть рецепт, больному иногда нужно короткими перебежками из кабинета в кабинет, словно уворачиваясь от метких выстрелов снайперов, прикрываясь выступами и углублениями стен, не умерев от жажды и голода в длиннющей очереди, попасть к терапевту. Затем вырвать заветную бумажку из хищных лап конкурента, чтобы под градом словесных «пуль» попасть в соседний кабинет за штампом на рецепт и некой заветной распечаткой. А уже потом…. Но, не будем забегать вперед.
Баба Маня не умирала от жажды и голода, но вползла в кабинет терапевта с надеждой, что ее сейчас добьют, а иначе она сама покончит с собой от пережитого. Терапевт критически и молча посмотрела на нее, а затем в течение получаса заполняла какие-то формуляры и печатала на компьютере.
– Доктор, вы меня посмотрите? – взмолилась баба Маня.
– Во-первых, я вас уже увидела. Во-вторых, а что на вас смотреть? Видно же: живот мягкий, пульс стабильный, давление нормальное…
– Но, доктор, вы же ничего не измеряли!
– Вы что, издеваетесь? Когда же мне вам еще давление мерить, если мне нужно заполнить форму 1, форму 10, форму 120, форму 150, форму 1600, форму 2010, форму 2034, форму 5000, форму 52 255 225 и форму 54 464 676! Сидите и молчите, не мешайте работать! По нормативу у меня на вас ровно тридцать секунд!!!
– Как можно лечить за тридцать секунд?
– А я и не лечу вас, я прием веду! Так говорит Министерство.
Затем терапевт сунула бабе Мане рецепт и направление к эндокринологу.
– Печать поставите в соседнем кабинете. Талон в 13 кабинете внизу.
Баба Маня, кряхтя поползла в соседний кабинет. Выстояв в очереди положенные три часа, она получила печать.
– У вас тридцать три препарата, – пояснили ей в том кабинете. – Тендер на них выиграли тридцать три аптеки. Вот список, переписывайте…
– А можно взять его себе?
– Нет! Пишите! Это последний список. Первый украл главный врач, чтобы лекарства списывать, а второй съел нервный пациент в знак протеста.
Баба Маня надела очки и подошла вплотную к бронированному стеклу, за которым покоилась реликвия с адресами аптек.
– Простите, адреса у вас в разных концах города. Как же я их все обойду?
– Нас это не касается. Скажите спасибо, что медикаменты вам дают дешевле, чем остальным!
На улице вечерело, когда баба Маня, наконец, попала в нужный кабинет за талонами к эндокринологу. На столе лежал первый и единственный талон. Почему единственный? Потому что в городе было пятнадцать поликлиник, а центральная поликлиника выиграла тендер, по условиям которого в месяц каждый врач-специалист должен принимать только пятнадцать человек в месяц. Все дело в том, что в Крыжопинске было очень плохо с количеством врачей. Вот управление здравоохранения и приняло меры – на каждую поликлинику один талон в месяц. Хотя, очереди остались прежние, а пропускать больных с талоном стали одного через двести человек, поскольку первоочередное право на прием только у платных больных, зато по статистике меньше стало болеть льготников, берущих талоны из-за своего несомненного скупердяйства.
Баба Маня едва успела в кабинет войти, как дверь закрылась, и объявили начало торгов по голландскому методу:
– Внимание, стартовая цена равняется стоимости платного посещения врача-специалиста – пять тысяч бубликов (это деньги такие в Зеленосранске, прим. автора)! Кто даст стартовую цену за талон к кардиологу?
– Нашли дураков! Дальше давай!
– Снижаем цену на 1 бублик. Кто дает четыре тысячи девятьсот девяносто девять бубликов?
– Снижай десятками! Не тяни резину! – кричали из зала.
– Четыре тысячи девятьсот девяносто бубликов!
В зале поднялась одна рука.
– А раньше талоны вроде бы так давали, – прошептала баба Маня соседке по скамейке. – Может, я сошла с ума?
– Тише, вы там, на скамейке! – Крикнул человек с молоточком. – Тут давно все сошли с ума…. Человек в третьем ряду дает четыре тысячи девятьсот девяносто бубликов за талон на чудесный поход к кардиологу. Продано! Переходим к талону к хирургу…
– А вы знаете, как расшифровывается слово министерство? – Шепнул бабе Мане сидящий рядом подросток. – Это слияние двух слов: маленькие стервы.
– Да ну? – Перекрестилась баба Маня. А подросток мерзко хихикнул. Наверное, ненормальный был….
В глубокой ночной тишине слышались старческие шаги бабы Мани. Заветный талон к эндокринологу она не получила. И не потому, что не могла позволить себе такие суммы за талон. Просто торги были признаны недействительными, поскольку талоны оказались не проштампованы Отделом штампов и регистрации Управления здравоохранения и без водяных знаков, как того требовало Министерство. А без штампа они недействительны. Разразился страшный скандал. Прибывшие проверяющие человеку с молоточком по ошибке проломили череп, на больницу наложили большой штраф, а торги перенесли на следующий месяц.
И вот тут свершилось этапирование. Этапирование – страшное слово. Оно подразумевает переправку осужденных из следственных изоляторов к местам отбывания наказания, а также… перемещение больных от врача к врачу. И те, и другие во время процедуры все воспринимают болезненно. Очевидно в результате плохого воспитания. В общем, баба Маня в темноте споткнулась об какую-то корягу и упала, а добрые люди, к несчастью оказавшиеся рядом и не давшие избавиться от мук, вызвали «ускоренную помощь».
ГАЗ-АА, на котором еще в войну ездила красивая девушка Маня, чудом избежавший бомбежки второй мировой и списания в утиль, с красным потекшим крестом на борту (отчего крест напоминал кладбищенский), приехал только к утру. Люди, не давшие бабе Мане сбежать или умереть, погрузили ее на пол грузовика (поскольку носилки стоят дорого, начальство не разрешает ими пользоваться). И грузовик умчался в больницу.
Больниц в Крыжопинске десяток. Первая бабу Маню не приняла по причине выходных. Вторая – по причине отсутствия персонала. Третья – по причине неработающих лифтов. Четвертая приняла, но осмотрела, сказала «Не мой пациент», и, вызвав ту же машину, отправила в пятую. Пятая сделала анализы, и пришла к выводу, что пациент не ее. Шестая пощупала: «Не наш». Седьмая посмотрела: «Вези в восьмую». К обеду следующего дня бабу Маню привезли в травмпункт десятой больницы, где удалось установить перелом левой руки и правой ноги. Но, поскольку в травмпункте нет санитара, то больную усадили на каталку, дали швабру в качестве весла и приказали ехать на рентген самостоятельно. А он у них на девятом этаже. Правда, лифт был в тот день на профилактике. Но, прохожие сжалились и внесли старую на нужный этаж. Дружно, с матами. Обратно было проще – все время под горку….
А к вечеру баба Маня–таки померла. Не от болезни, нет. И не от голода, хотя ее промурыжили в больницах двое суток. Ответ, как в анекдоте, был написан на ржавом веночке, любезно выделенном ветерану войны Управлением здравоохранения: «От заботливого государства».